Журнал «Филоlogos»
Аннотации статей.
Абаева Е.С.. ПЕРЕДАЧА ЮМОРИСТИЧЕСКОГО ЭФФЕКТА ПРИ ПЕРЕВОДЕ С АНГЛИЙСКОГО НА РУССКИЙ ЯЗЫК (ПАРАМЕТРЫ, СТРАТЕГИИ, ПРИЕМЫ)
Статья посвящена проблематике перевода, в частности, передаче юмористического эффекта в художественном тексте. Особенностью работы является учет определенных параметров, часть из которых служит основой Общей теории вербального юмора С. Аттардо и предваряющей ее семантической теории В. Раскина: столкновение скриптов, нарративная стратегия, язык; а другая часть обусловлена спецификой переводческого процесса конкретного типа: узнаваемость, краткость, опора на реципиента и так далее. Основным в представленной работе выступает метод сопоставительного анализа. В качестве материала рассматриваются отрывки с юмористическим эффектом, отобранные методом сплошной выборки из произведения Нила Геймана под названием «Stardust» и двух переводов данной повести на русский язык - «Звездная пыль. Романтическая история, случившаяся в Волшебной Стране» и «Звездная пыль», выполненных в 2010 и 2017 году соответственно. В тексте рассматриваются такие важные для перевода ключевые моменты, как стратегия переводчика, приемы и трансформации. Но основной упор в представленной работе делается на используемые переводчиками параметры, необходимые для передачи юмористического эффекта. Более того, ставится вопрос о преобладании некоторых из них. При проведении сопоставительного анализа, по мнению автора, можно сделать выводы не только относительно стратегий, применяемых разными переводчиками, но и обозначить ряд других, существенных для переводоведения моментов, как, например, оценка перевода, преобладание того или иного параметра в процессе перекодировки разными переводчиками и так далее. Оба текста перевода выполнены при общей стратегии сохранения юмористического эффекта, но при этом методы и приемы, которыми пользуются переводчики для достижения такой функциональной эквивалентности, различны. Более того, можно констатировать большую стилизацию первого текста перевода по сравнению со вторым. Основным значимым для передачи юмористического эффекта параметром, по мнению автора, является столкновение скриптов, остальные выступают в качестве дополнительного компонента.
The article deals with the problems of translation of humorous effect transference in a literary text in particular. The description of some specific parameters which partially constitute the General theory of verbal humour created by S. Attardo and the semantic theory created by V. Raskin are presented as a significant part of the research. Script opposition, narrative strategy and language are among them. The other parameters are based on the process of a specific type of translation, such as recognition, brevity, recipient etc. The comparative method is regarded as the basic one in the research. The material is the extracts with humorous effect which were chosen with the help of the continuous sampling method from the Neil Geiman's work named "Sturdust" and its two translations into Russian: "Zvyozdnaya pyl. Romanticheskaya istoriya, sluchivshayasya v Volshebnoj Strane" (2010) and "Zvyozdnaya pyl" (2017). Some essential for the process of humour translation things as translation strategies, methods and transformations are described in the article. But the main emphasis is on the useful parameters which are required to apply while transferring a humorous effect. Moreover, the paper raises the issue concerning their prevalence. In author's opinion, while carrying out the comparative analysis not only some conclusions could be drawn regarding the strategies applied by the translators. It's also possible to define other essential for the translation features like, for example, the translation evaluation, the prevalence of the parameters etc. Both translations were created within the general strategy of humorous effect preserving, but the methods and techniques which were applied to achieve the functional equivalence differ. Furthermore, the more evident stylization of the first translation by contrast with the second one could be stated. The main essential parameter for the humour transference is script opposition; the others take on the contingent role.
Горелов О.С.. Концепт перечитывания в эссеистике А. Драгомощенко. статья 1: высказывание о современной поэзии
В статье рассматривается влияние концепта перечитывания на жанровое своеобразие прозаических тестов А. Драгомощенко, саму структуру письма и его рецептивное функционирование. Перечитывание и на концептуальном, и на прагматическом уровнях оказывается важнейшим регулятивом как аналитического, так и интуитивного чтения текстов Драгомощенко. Концепт перечитывания связывается с основными мыслеобразами поэта: воображение/предвосхищение, вопрошание, возвращение, забывание, скорость, чтение/эхо, поэзия. Предвосхищение инспирирует письмо или чтение, а предвосхищение в сочетании с забыванием запускает механизм перечитывания. Тавтология, стирание значений, уходы от репрезентации, ассоциативность письма Драгомощенко актуализируют забывание читателя, не успевающего за скоростью письма, переводя его в статус перечитывателя. Формат письма-чтения и воображения-перечитывания оказывается тесно связанным в эссеистике Драгомощенко с понятиями непонимания, незнания, выступающими регулятивами самой поэзии. Ревизионизм перечитывания для поэта связан с глубинным отречением поэзии от самой себя, к которому не приводит ни точное толкование, ни ошибочное прочтение (Х. Блум), а только сам « импульс непонимания». Перечитывание заполняет поле возможностей для последующего письма, являясь на субъектном уровне разрывом не между Я и Другим, но между Я и другим Я (который читал раньше или будет перечитывать в будущем, в том числе в настоящем будущем чтения, как в случае перечитывания отдельных фраз, оборотов, периодов). Негация субъекта и «несвершаемость» поэзии обусловливаются воображением и предвосхищением, которые возводятся к генеративному принципу зрения (или, в случае Драгомощенко, слабого зрения). Ситуация перечитывания сравнивается с эффектом уже виденного, дежа вю, а также с некоторыми эффектами, производимыми фотографией как специфическим, индексальным медиумом, чрезвычайно важным для поэтологического высказывания Драгомощенко. Таким образом, концепт перечитывания оказывается смещенной из центра точкой сборки основных мыслеобразов поэта.
The article deals with the problems of translation of humorous effect transference in a literary text in particular. The description of some specific parameters which partially constitute the General theory of verbal humour created by S. Attardo and the semantic theory created by V. Raskin are presented as a significant part of the research. Script opposition, narrative strategy and language are among them. The other parameters are based on the process of a specific type of translation, such as recognition, brevity, recipient etc. The comparative method is regarded as the basic one in the research. The material is the extracts with humorous effect which were chosen with the help of the continuous sampling method from the Neil Geiman's work named "Sturdust" and its two translations into Russian: "Zvyozdnaya pyl. Romanticheskaya istoriya, sluchivshayasya v Volshebnoj Strane" (2010) and "Zvyozdnaya pyl" (2017). Some essential for the process of humour translation things as translation strategies, methods and transformations are described in the article. But the main emphasis is on the useful parameters which are required to apply while transferring a humorous effect. Moreover, the paper raises the issue concerning their prevalence. In author's opinion, while carrying out the comparative analysis not only some conclusions could be drawn regarding the strategies applied by the translators. It's also possible to define other essential for the translation features like, for example, the translation evaluation, the prevalence of the parameters etc. Both translations were created within the general strategy of humorous effect preserving, but the methods and techniques which were applied to achieve the functional equivalence differ. Furthermore, the more evident stylization of the first translation by contrast with the second one could be stated. The main essential parameter for the humour transference is script opposition; the others take on the contingent role.
Дудина Т.П.. «РАЗГУЛ НЕОБУЗДАННОЙ ДУМКИ» КОЗЬМЫ ПРУТКОВА: К ПРОБЛЕМЕ ЖАНРОВЫХ ГРАНИЦ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ФАНТАЗИИ
В предлагаемой статье автор обращается к проблеме актуализации тех или иных жанров, трансформирующих существующую жанровую систему. Доказывается, что ко второй половине XIX века возникают различные формы инверсии культурно-исторического сознания, приводящие к пересмотру или дискредитации основополагающих принципов художественного мировосприятия. Происходит качественный взрыв, который порождает новые жанровые формы, не вписывающиеся в контекст жанровых ожиданий. Эта тенденция рассматривается на примере пьесы Козьмы Пруткова «Фантазия», репрезентирующей комплекс признаков и свойств, позволяющих определить возможные границы и перспективы развития такого жанрового образования, как драматическая фантазия. Автор приходит к выводу, что в рассматриваемом произведении осуществляется особая творческая деятельность, реализующаяся в гротескно-пародийной игре на интеллектуально-рациональном, эмоционально-психологическом и художественно-эстетическом уровнях. Создатели пьесы, используя игровую природу динамично-текучего искусства, объединяют систему детерминант, направленных по двум векторам: от внутренних творческих потенций художника и от внешних условий жизни, закрепленных в культурных символах. В результате жанровые признаки становятся условными и предполагают особую творческую интерпретацию многообразия жизненных, культурных и литературных явлений. Это расширяет возможности диалога между языком жизни, языком культуры и языком литературы, гармонизируя отношения между ними. В процессе разрушения установленных обществом границ культуры создается уникальный контекст, основанный на пародийной игре всех со всеми. Пародирование и самопародирование на всех уровнях текста становятся одним из признаков содержащей экзистенциальное начало поэтики драматической фантазии. Жанрово допустимые пределы свободного воображения исчезают, однако традиционные композиционные схемы не отвергаются, а расширяются и обогащаются их возможности. Сюжет преображает приближенное к жизни драматическое действие в подчеркнуто игровое действо, распространяемое не только на литературные стереотипы, но и на символику культуры в целом, переводя язык литературы из вторичного в первичный. Это позволяет автору сделать вывод о безграничности потенциала этого жанрового образования.
In the article the author addresses the problem of actualization of various genres that transform the existing genre system. It is proved that by the second half of the XIX century there had appeared various forms of inversion of cultural and historical consciousness, leading to a revision or discredit of the fundamental principles of artistic perception of the world. There was a qualitative explosion that generated new genre forms that did not fit into the context of genre expectations. This tendency is considered on the example of Kozma Prutkov's play "Fantasy", representing a complex of characteristics and properties, allowing to determine the possible boundaries and prospects of the development of such genre as dramatic fantasy. The author comes to the conclusion that a special creative activity which is realized in the grotesque-parody game at the intellectual-rational, emotional-psychological and artistic-aesthetic levels is carried out in the work under consideration. The creators of the play, using the game nature of dynamic and changeable art, combine a system of determinants directed at two vectors: from the internal creative potentials of the artist and from the external conditions of life embodied in cultural symbols. As a result, genre features become relative and imply a special creative interpretation of the diversity of life, cultural and literary phenomena. This expands the possibilities of a dialogue between the language of life, the language of culture and the language of literature, harmonizing the relations between them. In the process of destroying the boundaries of culture established by the society, a unique context is created, based on the parody game of all with all. Parody and self-parody at all levels of the text become one of the signs containing the existential beginning of the poetics of dramatic fantasy. Genre permissible limits of free imagination disappear, but traditional compositional schemes are not rejected, and their possibilities are expanded and enriched. The plot transforms the close-to-life dramatic action into a game action, which extends not only to literary stereotypes, but also to the symbolism of culture as a whole, transferring the language of literature from the secondary to the primary. This allows the author to conclude that the potential of this genre is limitless.
Дячук Т.В.. РАСССКАЗ Г.И. УСПЕНСКОГО «ПАРОВОЙ ЦЫПЛЕНОК» В ЭПОХАЛЬНОМ ДИАЛОГЕ О ЛЮБВИ
В настоящей статье впервые анализируется рассказ Г.И. Успенского «Паровой цыпленок» в контексте позднего творчества писателя, а также - эпохального диалога о «смысле любви». Относящийся к жанру святочного рассказа, он имитирует обстановку веселья и ряженья, характерную для народных святок. Между тем, речь в рассказе идет о божественном откровении, которое меняет сознание героя. Наблюдая материнскую любовь курицы к цыпленку, главный герой рассказа - курятник Селиверстов - поверил в Бога. Успенский отождествляет, как показано в настоящей статье, курицу-наседку с крестьянской женщиной. В ней Успенский видит двуединый образ плодородной Матери-земли и спасающей Небесной Матери. Согласно писателю, Бог говорит с человеком через материнскую любовь, образец которой Успенский находит в русском крестьянском быту. Рассказ был с восхищением принят Л.Н. Толстым, в эти годы работавшим над повестью «Крейцерова соната» (1887-1889). В статье выясняются точки сближения и отталкивания позиций двух художников. Толстой ценит «зоологичность» материнской любви, однако, отрицает богоматеринство. Автор «Крейцеровой сонаты» солидаризируется с Успенским в неприятии материнского эгоизма женщин «обеспеченных классов». Последним в эпохальный диалог о любви вступил В.С. Соловьев, опубликовавший в 1892-1893 годах цикл лекций, объединенных названием «Смысл любви». Тексты Соловьева, созданные в эти годы, свидетельствуют о его знакомстве с творчеством Успенского и «Паровым цыпленком», в частности. В отличие от Успенского и Толстого, Соловьев невысоко ценит материнскую любовь, продиктованную заботой о потомстве. Таким образом, во всех трех произведениях любовь рассматривается как религиозный феномен, приводящий человека к Богу или, напротив, лишающий его благодати богообщения. Метафизика материнства, открытая Успенским, стала предметом религиозно-философской мысли Серебряного века.
This article for the first time analyzes the story of G.I. Uspensky "The Steam Chicken" in the context of the writer's late work, as well - of an epochal dialogue about the "meaning of lovе". Related to the genre of Christmas story, he imitates the atmosphere of fun and folk plays peculiar of folk Christmas. Meanwhile, the story tells about the divine revelation, which changes the consciousness of the hero. Observing the maternal love of the hen to the chicken, the protagonist of the story - Seliverstov - could believe in God. Uspensky identifies, as shown in this article, a hen with a peasant woman. Uspensky sees in her the two-sided image of the fertile Mother Earth and the saving Mother of Heaven. According to the writer, God speaks to man through maternal love, a sample which Uspensky finds in the Russian peasant life. The story "The Steam Chicken" was admired by Leo N. Tolstoy. He was working on the novella "The Kreutzer Sonata" (1887-1889). This article clarifies the points of convergence and repulsion of the positions of two artists. Tolstoy appreciates the instinctiveness of maternal love, however, denies the divinity of motherhood. The author of the "The Kreutzer Sonata" agrees with Uspensky in rejecting the maternal egoism of women of the "wealthy classes". The last in the epochal dialogue about love was V.S. Soloviev who published in 1892-1893 a series of lectures, which were united by the name " The Meaning of love". The works of Solovyov, created during these years, testify to his acquaintance with the works of Uspensky and "The Steam Chicken", in particular. Unlike Uspensky and Tolstoy, Solovyov does not greatly appreciate maternal love dictated by care for the offspring. Thus, in all three works, love is viewed as a religious phenomenon, leading a person to God or, conversely, depriving his grace of God-communion. The metaphysics of motherhood, which was discovered by Uspensky, became the subject of religious and philosophical thought of the Silver Age.
Иванюк Б.П.. СТИХОТВОРНЫЕ БЫЛИНА, ЛЕГЕНДА, СКАЗАНИЕ, ПРЕДАНИЕ (СЛОВАРНЫЙ ФОРМАТ)
Статья предлагает словарное описание четырех, типологически сходных лиро-эпических жанров: былины (авторская стилизация фольклорной былины), легенды (поэтическая обработка сохраненного в коллективной памяти-воображении невероятной истории о необыкновенной личности), сказания (поэтическая обработка сохраненного в коллективной памяти устного рассказа о событиях национального прошлого и его участниках) и предания (пересказ сохраненного в народной памяти-воображении локального события). На материале преимущественно европейской поэзии определяются их мифологические, фольклорные, исторические и литературные источники, степень авторского использования их жанрового потенциала - от парафразы традиционных сюжетов до создания оригинальных; приводятся факты их презентации в разных жанровых, композиционных и стилевых вариантах, скрещивания с иными жанровыми формами. Актуальность статьи заключается в жанрологическом различении этих понятий, теоретическая номинация которых, осложненная поэтической практикой, остается во многом проблемной.
The article offers a lexicographic description of four typologically similar lyro-epic genres: a bylina (a poet's stylization of a folklore bylina), a legend (a poetic treatment of an improbable story about an unusual person that has been retained in the collective memory-imagination), a tale (a poetic treatment of an oral story about the events of the national past and its figures that has been retained in the collective memory), and a tradition (a rendering of a local event that has been retained in people's memory-imagination). Their mythological, folklore, historic and literary sources, as well as the measure of their genre potential's usage by the author, from paraphrasing traditional plots to creating independent ones, is defined relying on the material, mainly, of European poetry. The instances of their presentation in various genre, compositional, stylistic variants, and of their crossing with other genre forms are offered. The relevance of the article is in its drawing a genrelogical discrimination between all these notions whose theoretical nomination, compounded by poetic practice, remains in many respects problematic.
Кондратьев А.С., Анисимов П.Д.. ПОЭМА Н.В. ГОГОЛЯ «МЕРТВЫЕ ДУШИ»: ДУХОВНЫЙ ОПЫТ ГЕРОЯ В КОНТЕКСТЕ «БОЛЬШОГО ВРЕМЕНИ»
Поэма Н.В. Гоголя «Мертвые души», одно из великих свершений православной культуры и завоеваний русского духа, в аспекте аналитически-интерпретационных воззрений литературоведов, подменяющих сакральную полноту смыслового массива произведения скрупулезным начетничеством описания его словесного каркаса, остается освоенной не в полной мере. В данной статье рассматривается восприятие героем поэмы многомерной деформации духовных доминант русского характера, прельщенного сатанинским искушением, которое воплощено как пророческое предостережение национальному самосознанию о приближении апокалиптического времени, так что сведение замысла к критико-обличительной составляющей повествования противоречит установкам авторского сознания и художественной традиции отечественной культуры, укорененной в православном миропонимании, и профанирует православный смысл произведения. Композиция поэмы предопределена замыслом постижения духовного оскудения русского характера: Манилову, пытавшемуся, на все мирские обретения, всячески противостоять проявляющемуся в нем человеческому бессилию и прельщенному не от мира сего состоятельностью, противостоит погрязшая в насущном овдовевшая Коробочка, утвердившаяся в горделивом помрачении ума, на взятых покойным супругом чиновных высотах и доверившаяся сатане, посулившему невообразимую исключительность, сопоставимая по контрасту с разудалым вдовцом Ноздревым, одержимым неуемной страстью к сомнительным развлечениям и отвлечениям от всего земного, который со своими «домочадами» совсем непохож на крепкого и прижимистого, но бездушного Михаила Семеновича Собакевича, напомнившего Чичикову медведя, однако неспособного понять угасание человечности в Плюшкине, превратившемся в «прореху на человечестве». Гоголь, моливший о даровании прозрения грядущего, убедительно развенчивает надежды на сатанинские соблазны: если Манилов все-таки превратил «камни в хлебы», найдя свою нишу в мирском и стремясь вознестись над суетой, то в закромах Плюшкина хлебы превращались в камни. В сознании героя поэмы, размышляющего о наступлении сатанинских времен и духовном разложении всякого оторвавшегося от онтологической основы нравственности мира, возникает образ русского человека, испытывающего влияние искаженной духовной традиции отечественной культуры.
N.V. Gogol's poem "Dead Souls", one of the great accomplishments of the Orthodox culture and the conquests of the Russian spirit is not fully developed in the aspect of analytic and interpretative views of literary critics, replacing the sacred fullness of the semantic array of the work by scrupulous reading the description of his verbal framework. The character's perception of the multidimensional deformation of the spiritual dominants of the Russian character, seduced by satanic temptation, is embodied as a prophetic warning of the national self-consciousness against the approaching apocalyptic time. That's why reducing the idea to a critical and accusatory part of the narrative is contrary to the fiction tradition of Russian culture, rooted in the Orthodox mentality, and diminishes the Orthodox meaning of the poem. The composition of the poem is predetermined by the idea of incarnation of the spiritual impoverishment of the Russian character. The starry-eyed Manilov, who tried in every `way to resist the human powerlessness manifested in him and deceived not by this world with consistency is opposed by Korobochka, the widow, steeped in the material world, who is contrasted to the widower Nozdryov, who possesses an irrepressible passion for entertainment and distractions from everything that is frail. He, surrounded by his innumerable puppies that are dearer for him than his own children, is ablsolutely unlike the strong and cautious, but soulless Sobakevich, unable to grasp the extinction of human pretensions in Plyushkin, who turned into a "hole and humanity". Gogol convincingly dispels hopes for satanic temptations: if Manilov managed to turn "stones into breads", finding his place in the world and striving to ascend above the vanity, then in Plyushkin's bins the breads are turned into stones. In the minds of the hero of the poem, reflecting on the onset of satanic times and the spiritual decomposition of all detached from the ontological basis of the morality of the world, there is an image of a Russian person experiencing the influence of a distorted spiritual tradition of Russian culture.
Климова М.В.. О СЕМАНТИКО-ПРАГМАТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ КОНЦЕПТА КРЕАТИВНОСТЬ
Профессиональные сообщества с разной модальностью и частотностью употребляют понятия «креативность» и «творчество», поскольку знания и представления авторов о концепте креативность не совпадают, и имеет место различная рефлексия у носителей языка относительно одного смысла. Были проанализированы работы за последние пять лет, посвященные исследованию креативности в различных областях современной науки: педагогике, психологии, культурологии, философии, филологии. Креативность как концепт миропонимания, мироощущения является продуктом современного общества, поэтому мобильное, комплементарное внесение чего-то нового является результатом деятельности современного человека. Под креативностью понимаются гибкие интеллектуальные способности, связанные с дивергентным мышлением, большим объемом памяти, развитым воображением и интуицией, умением импровизировать. Если в основе творчества лежит создание новых произведений, обладающих эстетической и культурной ценностью, то в креативности главным является быстрое, новое, оригинальное решение вопроса, проблемы, образа, умение искать ответы в разных областях знаний и высокая скорость мышления и психических реакций. Исследование концептов через семантику объективирующих их языковых единиц позволяет выявить общие, инвариантные компоненты структуры номинативного поля. Слова креативность и творчество наряду с общим семантическим содержанием («оригинальность», «создание нового», «ассоциативность») имеют целый набор «своих» дифференциальных сем, а также обладают как общей, так и несовпадающей сочетаемостью. Кроме того, валентные свойства и метаязыковая рефлексия носителей языка указывают на вполне определенное различие слов «творчество» и «креативность». С позиции актуализации понятийного, эмоционального, ассоциативного, вербального содержания концепты креативность и творчество имеют существенные различия, их сопоставление показывает, что это близкие концепты, но не тождественные. Такие близкие ментальные образования образуют концептуальные единства с инвариантной частью и нуждаются в разностороннем исследовании их структуры.
Professional communities with different modality and frequency use the concepts of "creativity" and "creative work", because the knowledge and ideas of the authors around the concept of creativity do not coincide, and there is a different reflection of native speakers on the same meaning. An important role in the formation of the concept is played by a semantic and pragmatic aspect, in which the study was conducted. The works of the last five years devoted to the study of creativity in various fields of modern science: pedagogy, psychology, cultural studies, philosophy, Philology were analyzed. Creativity as a concept of worldview, attitude is a product of modern society, so the mobile, complementary introduction of something new is the result of the activities of modern man. Creativity refers to flexible intellectual abilities associated with divergent thinking, a large amount of memory, developed imagination and intuition, the ability to improvise. If the basis of creativity is the creation of new works with aesthetic and cultural value, the main thing in creativity is a quick, new, original solution to the question, problems, images, the ability to seek answers in different fields of knowledge and high speed of thinking and mental reactions. The study of concepts through the semantics of their objectifying linguistic units reveals the General, invariant components of the structure of the nominative field. The words creativity and creative work along with the General semantic content ("originality", "creation of new", "associativity") have a whole set of "their" differential semes, and also have both a common and a mismatched compatibility. In addition, the valence properties and metalanguage reflection of native speakers indicate a definite difference between the words creativity and creative work. From the position of actualization of conceptual, emotional, associative, verbal content, the concepts of creativity and creative work have significant differences, their comparison shows that these are close concepts, but not identical. Such close metal formations form conceptual unity with the invariant part and need a comprehensive study of their structure.
Логунова Н.В., Мазитова Л.Л.. ИЗМЕНЕНИЯ В ПСИХИЧЕСКОМ СОСТОЯНИИ ИНДИВИДА В ВОЕННЫХ УСЛОВИЯХ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ РЕЧЕВЫХ ЖАНРОВ (НА МАТЕРИАЛЕ ПИСЕМ А.П. ПОПКОВА)[
В статье на основе анализа 10 довоенных и 23 фронтовых эпистолярных текстов участника Великой Отечественной войны Алексея Павловича Попкова (хранятся в Фондах Музейно-выставочного центра ПАО «Уралкалий» г. Соликамска) представлено описание тех элементарных речевых жанров, которые наиболее репрезентативны для оценки настроения и эмоционально-психического состояния адресанта. По результатам предшествующих исследований таковыми оказались эмотивы, входящие в состав экспрессивных жанров, и валюативы - одна из разновидностей вердиктивных жанров. Выявление эволюции эмоционально-психического состояния индивида осуществлено на основе сравнения реализации названных жанров в довоенных и фронтовых письмах Попкова. На основе анализа эмотивов установлено, что эмоциональная восприимчивость довольно сдержанного Попкова во фронтовой обстановке усилилась, при этом заметна тенденция к уравновешиванию его эмоционального состояния. Такая динамика отражает формирование у комбатанта позитивного мировосприятия, несмотря на экстремальные фронтовые условия. Анализ валюативов свидетельствует о некоторых переменах, произошедших с Попковым под влиянием военных событий: накопление им социального опыта приводит к преодолению свойственной ему инертности и к изменению его взгляда на окружающую действительность, пробуждает в нем вкус к жизни и желания. На это указывает также и появление во фронтовых письмах Попкова такого элементарного речевого жанра, как оптатив, специально предназначенный для выражения желания. Представляется, что выявленная в ходе исследования трансформация личности свойственна любому человеку, сумевшему адаптироваться к экстремальным условиям войны. Между тем опыт описания элементарных речевых жанров в эпистолярии другого фронтовика, Т.В. Антипина, показывает, что иной тип личности индивида - более эмоциональный и открытый - являет другую модель репрезентации того, как эволюционирует личность на войне. Это позволяет говорить о влиянии психотипа адресанта на репрезентацию в эпистолярии его психического состояния и эволюции мировосприятия.
The article based on the analysis of 10 pre-war and 23 front-line epistolary texts of the participant of the Great Patriotic War Alexei Pavlovich Popkov (stored in the collections of the Museum and exhibition center of PJSC "Uralkali" in Solikamsk) presents the description of elementary speech genres that are most representative for the evaluation of mood and emotional and mental state of the sender. According to the results of previous studies, these were the emotives that are a part of the expressive genres, and valuatives - one of the varieties of verdict genres. Identification of the evolution of the emotional and mental state of the individual is carried out on the basis of a comparison of the implementation of these genres in the pre-war and front-line letters of Popkov. On the basis of the analysis of emotives it is established that the emotional susceptibility of the rather restrained Popkov in the front situation has increased, while the tendency to balance his emotional state is noticeable. This dynamics reflects the formation of the combatant's positive perception of the world, despite the extreme front-line conditions. The analysis of the valuatives testifies to some changes that occurred with Popkov under the influence of military events: the accumulation of social experience leads to the overcoming of his inherent inertia and to the change in his view of the surrounding reality, awakens his taste for life and wishes. This is also indicated by the appearance in the epistolary texts of Popkov from the front of such an elementary speech genre as an optative, specially designed for expressing desire. It seems that the transformation of a personality revealed in the course of the study is the characteristic of any person who has managed to adapt to the extreme conditions of a war. Meanwhile, the experience of describing elementary speech genres in the epistolary of another front-line soldier, T.V. Antipin, shows that a different type of individual personality - more emotional and open - reflects a different way of representing how personality evolves in war. This suggests the influence of the addressee's psycho-type on the representation in the epistolary of his mental state and the evolution of world perception.
Обухова Е.А.. «ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДНЕВНИК» З.Н. ГИППИУС В САТИРИЧЕСКОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ РОМАНА В.В. НАБОКОВА «ДАР»
В статье рассматривается полемика В.В. Набокова с идеями «общественного» искусства, которые были сформулированы З.Н. Гиппиус в книге «Литературный дневник» (1907) и продолжали оставаться актуальными в 1920-1930-е гг. В современной научной литературе основной упор делается на изучении художественных произведений З.Н. Гиппиус, которые рассматриваются в качестве одного из источников полемического подтекста творчества Набокова. При этом не учитываются в достаточной мере ее критические статьи, составившие ей литературное имя уже до революции. Наша работа призвана устранить существующий пробел в современном набоковедении. В данной работе конкретизируются религиозно-общественные и эстетические взгляды Гиппиус как критика, подвергшиеся деструкции со стороны Набокова; раскрывается полемический подтекст многих его произведений, прежде всего литературно-критических статей и романа «Дар». Этот подход позволил выявить большую роль литературных объединений, к которым принадлежала Гиппиус, в формировании ее взглядов на задачи искусства и на творчество Набокова, в частности. Показано, что не последнюю роль в противостоянии Гиппиус и Набокова сыграли также личные, биографические, мотивы. В результате обнаруживается конструктивная роль нефикциональных текстов поэтессы при создании полемического подтекста в творчестве Набокова; освещаются взгляды писателя на природу «истинного» искусства; углубляются знания о литературном контексте творчества Набокова.
The article discusses the controversy of V.V. Nabokov with the ideas of "public" art, which were formulated by Z.N. Gippius in the book "Literary Diary" (1907) and continued to be relevant in the 1920-1930-ies. In modern scientific literature, the main focus is on the researching of works of art by Z.N. Gippius, which are considered as one of the sources of the polemic subtext of Nabokov's work. At the same time, her critical articles, which had already made up her literary name before the revolution, are not sufficiently taken into account. Our work is designed to eliminate the existing gap in modern researches of Nabokov’s works. This work concretizes the religious, social and aesthetic views of Gippius as a critic, which subjected to destruction by Nabokov; reveals the polemic implication of many of his works, especially literary criticism and the novel "Gift". This approach helped to identify the important role of literary societies, which belonged to Gippius, in the formation of its views on the purpose of art and the creativity of Nabokov, in particular. It is shown that personal, biographical motives also played an important role in the confrontation between Gippius and Nabokov. As a result, the author reveals the constructive role of non-fiction texts of the poetess in the creation of a polemic subtext in Nabokov's work; highlights the writer's views on the nature of "true" art; deepens knowledge about the literary context of Nabokov's work.
Харитонов О.А.. ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ НЕКЛАССИЧЕСКОЙ КОМПОЗИЦИИ ПОВЕСТВОВАНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЕ (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНОВ «УЛИСС» ДЖ. ДЖОЙСА И «БЕССМЕРТИЕ» М. КУНДЕРЫ)
В статье на примере романов представителей (пост)модернистской литературы («Улисс» Дж. Джойса, «Бессмертие» М. Кундеры) рассмотрены основные формы неклассической композиции повествования. Писатели, отказавшиеся от классической концепции литературного героя и традиционных способов сюжетно-композиционной организации произведения, активно использовали неклассические приемы композиции повествования. Для неклассической композиции повествования характерна нелинейность повествовательного развертывания в отличие от классического линейного повествования. Эксплицитная форма неклассической композиции повествования представляет собой полисубъектное повествование при полископической смене точки зрения, когда различные реципиенты каждый одновременно воспринимают одно и то же событие («Улисс» Дж. Джойса), в отличие от моноскопического повествования, когда различные реципиенты каждый последовательно воспринимают разные события. Неклассическая композиция повествования может быть реализована и в рамках моносубъектного повествования на фоне сохранения в качестве привилегированного повествователя одного субъекта речи. В случае моносубъектного повествования, предполагающего максимальное устранение автора в пользу речи персонажей или рассеивание его голоса в речи другого, можно говорить об имплицитной форме неклассической композиции повествования. Имплицитной формой неклассического построения нарратива следует также считать моноскопическое полисубъектное повествование, когда различные реципиенты (каждый последовательно) воспринимают разные события на уровне вставных конструкций, как, например, в «Бессмертии» М. Кундеры.
The article deals with the main forms of non-classical composition of the narrative on the example of the novels of representatives of (post)modernist literature ("Ulysses" J. Joyce, "Immortality" M. Kundera). The writers, who abandoned the classical concept of the literary hero and the traditional ways of plot-compositional organization of the work, actively used non-classical methods of the narrative composition. The non-classical composition of the narrative is characterized by the non-linearity of the narrative deployment in contrast to the classical linear narrative. Explicit form of the non-classical composition narrative is a poly-subject narrative policopiado when you change the point of view, when the various recipients at the same time each perceive the same event ("Ulysses" J. Joyce), in contrast to the monoscopic narrative, when different recipients each consistently perceive different events. Non-classical composition of the narrative can be implemented within monosubject narrative on the background of conservation as a privileged narrator of one subject of the question. In the case of a monosubject narrative involving the maximum elimination of the author in favor of the speech of the characters or the dispersion of his voice in the speech of another, we can talk about the implicit form of non-classical composition of the narrative. The implicit form of non-classical construction of the narrative should also be considered the monoscopic polysubject narrative, when different recipients (each consistently) perceive different events, at the level of plug-in structures, such as in "Immortality" M. Kundera.
Харламова С.А.. ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ ВОРОНА ОТ ВОРОНА: ОРНИТОНИМ И ПОЭТИКА РОМАНА Н. КЕЙВА «И УВИДЕЛА ОСЛИЦА АНГЕЛА»[
Автор статьи ставит целью проанализировать семантическую, стилистическую и структурно-сюжетную реализацию образа ворона/вороны в дебютном романе австралийского рок-музыканта Ника Кейва «И увидела ослица Ангела» (англ. «And the Ass Saw the Angel», первая публикация 1989 г.). Анализу данного орнитонима в мифах, фольклоре и литературе посвящено множество работ, но особенность настоящей статьи заключается в том, что образ ворона/вороны рассматривается в популярной культуре, в частности в творчестве Кейва. Реализуя в романе традиционные мифологические представления о вόронах как о вещих птицах и мрачных предзнаменованиях смерти, автор, воспользовавшись рядом стилистических, языковых и сюжетных приемов, придает особенное значение образу в контексте романа и судьбе главного героя Юкрида Юкроу. С другой стороны, использование образа в качестве мифологемы и архетипа позволяет тексту романа перекликаться с мифами, народным творчеством (английские, шотландские, блюзовые баллады), библейским текстом, поэзией и популярной музыкой. В ходе анализа репрезентации образа выявляются характерные особенности поэтики романа, такие как поэтичность текста (повторы, анафоры, внутренние рифмы, аллитерация), библейские реминисценции, «смена позиции», а также стилистические решения, такие как, например, особенности внутренних монологов главного героя романа. Помимо значения образа в поэтике произведения, автор статьи уделяет внимание в том числе и вопросу перевода английского «crow» на русский язык с учетом ассоциативности, символики, образности, языковых и орнитологических особенностей. Перевод романа на русский язык выполнил известный поэт и переводчик И.В. Кормильцев: первое издание романа на русском языке, озаглавленное «И узре ослица Ангела Божия», увидело свет в 2001 г.
The article aims to analyze the semantic, stylistic, and structural representation of the image of a crow in the debut novel by Nick Cave “And the Ass Saw the Angel”, first published in 1989. Most works deal with the analysis of the bird image in myths, folklore, and literature, but this article views the image of a crow in popular culture, in particular in the works by Australian rock musician Cave. Realizing in the novel the traditional mythological concepts about crows as prophetic birds and symbols of death, the author, using a number of stylistic, linguistic and plot techniques, brings particular importance to the image in the context of the novel and life of the main character Euchrid Eucrow. On the other hand, using the image as a mythologem and archetype allows the text of the novel to resound with myths, folk, biblical text, poetry, and popular music. The analysis of the image representation also reveals the characteristic features of the novel poetics, such as the poetry in prose elements (repetitions, anaphora, internal rhymes, alliteration), biblical reminiscences, "changing a position", and stylistic solutions, such as, for example, the inner monologues of the novel's protagonist. Analyzing the significance of the image in the poetics of the book, the article also pays attention to the translation of English "crow" into Russian, taking into account associativity, symbolism, image, linguistic and ornithological qualities. The novel was translated into Russian by the well-known poet and translator I.V. Kormiltsev: the first edition of the novel in Russian, entitled "I Uzre Oslitsa Angela Bozhiya", was published in 2001.
Шукуров Д.Л.. СРАВНЕНИЕ ПРИНЦИПОВ ИМЕНОВАНИЯ БОГА В ОНОМАТОЛОГИЧЕСКИХ УЧЕНИЯХ П.А. ФЛОРЕНСКОГО, А.Ф. ЛОСЕВА И С.Н. БУЛГАКОВА
Ономатодоксия (имяславие) в России воспринималось и воспринимается доныне как одна из важнейших (и немногих) тем, объединяющих отечественную светскую и церковную культуры. Проблематика «имяславских споров» актуализировала в отечественной интеллектуальной культуре не только науки церковного круга - литургическое богословие, литургику, библеистику, но и филологические, философско-лингвистические, лингвокультурологические, текстологические и «переводческие» исследования. Богословская полемика вокруг имяславия, начавшись в догматической и церковно-канонической области, постепенно и вполне закономерно обрела филологический фундамент, на котором впоследствии стали выстраиваться и разного рода философско-лингвистические концепции. Догматическая и церковно-каноническая проблематика ономатодоксии оказалась теснейшим образом переплетена с литургической сферой, с вопросами культа и обряда в православном богослужении. В настоящей статье анализ ономатологических учений П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева и С.Н. Булгакова, в частности, проблемы именования Бога, затрагивает теоретические аспекты проблемы языковой номинации в экзегетико-филологическом и литургическом аспектах. Выдвигается гипотеза о том, что трактовки принципов именования Бога в учениях П.А. Флоренского и А.Ф. Лосева ближе друг другу и дистанцированы от булгаковской ономатологической модели, если рассматривать их в экзегетико-филологическом аспекте, однако все три версии ономатологических учений совпадают в их литургической сути. Имя Бога трактуется русскими православными мыслителями со стороны его богослужебной предназначенности, что определяется нами как лингвистический принцип инвокативности. Имя Божие литургически подвижно в кругу динамически развивающегося богослужебного молитвенного призывания всей полнотой Церкви. Этот мотив, редко эксплицируемый в современных исследованиях, на самом деле в изобилии присутствует у каждого из мыслителей в их философски осложненных теоретических конструкциях имени. Филологическое исследование проблематики именования Бога в трудах выдающихся русских мыслителей позволит по-новому оценить многие факты и явления, связанные с процессом формирования богословской традиции в Православии, и показать их роль и значение для становления отечественной религиозной философии имени.
Onomatodoxy (imyaslaviye) in Russia has been perceived hitherto as one of the major (of few) topics, bringing together secular and Church culture. The problems of "disputes about imyaslaviye" actualized not only the Sciences of the Church circle - liturgical theology, liturgics, biblical studies, but also philological, philosophical, linguistic, cultural, textual and "translation" studies in the national intellectual culture. The theological controversy related to the Name of God, which had originated in the dogmatic and Church-canonical area, gradually and quite naturally found a philological foundation for later philosophical and linguistic concepts of a different kind. The dogmatic, ecclesiastical and canonical issues of onomatodoxy (imyaslaviye) became closely intertwined with the liturgical sphere, with problems of cult and ritual in the Orthodox Liturgy. In this article, the analysis of the onomatological doctrines of P.A. Florensky, A.F. Losev and S.N. Bulgakov (in particular, the problem of naming God) touches upon the theoretical aspects of the problem of language nomination in the exegetic-philological and liturgical aspects. A hypothesis is suggested that the interpretations of the naming of God in the teaching by P.A. Florensky and A.F. Losev are closer to each other and distanced from those of the S.N. Bulgakov's onomatological model, if considered in the exegetic aspect. Nevertheless, all the three versions of the onomatological concepts coincide in their liturgical nature. The name of God is interpreted by Russian Orthodox thinkers of his liturgical purpose that is defined as a linguistic principle of invocation. The name of God is liturgically mobile in the circle of dynamically developing liturgical prayer invocation by the fullness of the Church. This motive, rarely explicable in modern research, is actually present in abundance in each of the thinkers in their philosophically complicated theoretical constructions of the name. The philological study of the problem of naming of God in the works of the outstanding Russian philosophers will allow to re-evaluate many facts and phenomena related to the process of the formation of the theological tradition in Orthodoxy, and to show their role and importance for the formation of the national religious philosophy of the name.