Журнал «Филоlogos»
Аннотации статей.
Янова Е.А., Галеева Т.И., Синицына И.А.. СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ТРАНСФОРМАЦИЙ И ДЕФОРМАЦИЙ ПРИ ПЕРЕВОДЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА С АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ
В данной статье рассматривается проблема употребления переводческих трансформаций и деформаций. Авторы подробно анализируют все виды трансформаций: лексические, грамматические и лексико-грамматические. Использование трансформаций, таких как опущения предложений или абзацев, прежде всего, объясняется необходимостью адекватного перевода. Для достижения адекватности или эквивалентности в процессе переводческой деятельности с языка оригинала на язык перевода переводчику необходимо, соблюдая соответствующие нормы, уметь правильно использовать различные переводческие трансформации (далее ПТ) или преобразования, которые, в свою очередь, делают текст доступным и легким для чтения. Главной задачей переводчика становится достижение семантической эквивалентности исходного и переводного текстов с учетом разных аспектов языка оригинала и перевода. В основе сознательного и рационального процесса перевода исходного текста лежит переводческое видение. В таком случае переводчик может сознательно деформировать оригинальный текст, что может показаться абсурдным, хотя и теоретически возможным. В переводческой деятельности процесс сознательной деформации текста ИЯ оказывается довольно распространенным явлением. Перевод, как известно, это передача содержания текста с языка источника на язык перевода рзличными средствами переводящего языка. Данное определение преследует одно из основных требований к переводу - адекватно передавать информацию оригинала. Нарушение этого требования, считается ошибкой. Поскольку английский язык имеет в своем составе слова с широкой семантикой, постольку переводчику необходимо применять лексико-семантические замены, с учетом контекста, с целью соответствующего восприятия текста читателем. Модели переводческих трансформаций и деформаций иллюстрируют искусство переводчиков в творении адекватного перевода. Наряду с переводческими трансформациями в «чистом» виде, встречаются их сочетания в сложном, совокупном виде. Именно такая сложная, многокомпонентная и трудоемкая работа переводчика по применению переводческих трансформаций и деформаций приводит его к творческим открытиям.
This article deals with the problem of using translation transformations and deformations. The authors examine in detail all kinds of transformations: lexical, grammatical and lexical-grammatical. The use of transformations and deformations such as sentence or paragraph omissions is primarily due to the need for adequate translation. To achieve adequacy or equivalence in the translation process from the original language to the target language, with the appropriate norms of the latter, we need to use correctly various translation transformations (further PTs) or changes to make the text understandable and easy for reading. The most important task of an interpreter is to achieve the semantic equivalence of the source and translated texts. At the heart of the conscious and rational process of translating the source text is the translator’s point of view. In this case, the translator may deliberately distort the original text, which may seem absurd, although theoretically possible. In translation activity, the process of conscious deformation of the text of a foreign language is a fairly common phenomenon. Translation, as you know, is the transfer of the content of the text from the source language to the target language by various means of the target language. This definition pursues one of the main requirements for translation - to adequately convey the information of the original. Violation of this requirement is considered an error. Since the English language contains words with broad semantics, the translator needs to apply lexico-semantic substitutions, taking into account the context, in order to properly perceive the text by the reader. Models of translation transformations and deformations illustrate the art of translators in creating an adequate translation. Along with translation transformations in their “pure” form, there are their combinations in a complex, cumulative form. It is this complex, multi-component and time-consuming work of a translator in applying translation transformations and deformations that leads him to creative discoveries.
Гончарова Т.В.. «ЯЗЫКОВОЕ ОТКРЫТИЕ» МАЛОЙ РОДИНЫ В ПРОВИНЦИАЛЬНОМ (ЛИПЕЦКОМ) ТЕКСТЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Статья посвящена анализу языка повести «Рождественские загары» липецкого писателя, лауреата множества литературных премий, члена Союза писателей России Геннадия Николаевича Рязанцева. Его произведения входят в антологию Липецкого (Провинциального) текста русской литературы, приоритет в выделении и обосновании которого принадлежит филологам ЛГПУ имени П.П. Семенова-Тян-Шанского. В настоящей работе мы предложили в ряду уже известных признаков, маркирующих принадлежность произведения к провинциальным сверхтекстам, выделить еще один - это наличие в тексте произведения узколокальных языковых особенностей - диалектизмов. Анализ языка повести с этой точки зрения позволяет констатировать, что в языковой структуре произведения встречаются все известные науке типы диалектизмов (фонетические, словообразовательные, морфологические, лексические и семантические), которые, выполняя различные функции (номинативную, характерологическую, кульминативную, эстетическую), зачастую играют в художественной ткани произведения роль ключевых слов, слов-стимулов, формируя при этом важные в идейном и художественном плане ассоциации, а это, в свою очередь, способствует усилению эмоционально-оценочного восприятия произведения. Детальный анализ диалектизмов, функционирующих в повести, показал, что, наряду с общими для всех южнорусских говоров языковыми единицами, в тексте имеют место узколокальные диалектизмы, свойственные говору села Карамышева Липецкой области. Благодаря их использованию достигается полнота и правда художественного воплощения действительности, создается многомерный художественный образ малой Родины, показываются важнейшие черты национального характера, особенности русского взгляда на мир. По сути, можно с полным основанием утверждать, что языковая общность, проявляющаяся в наличии локальных языковых средств, может быть одним из признаков Провинциального (Липецкого) текста русской литературы. Исходя из этого повесть Геннадия Рязанцева «Рождественские загары», наряду с несомненными художественными достоинствами, имеет и научную ценность, поскольку в ней представлены языковые единицы, не зафиксированные в имеющихся на сегодняшний день лексикографических изданиях.
The article presents the analysis of the language of the story “Christmas Tans” by the Lipetsk writer Gennady Nikolaevich Ryazantsev who is a laureate of many literary awards, and a member of the Writers’ Union of Russia. His works are included in the anthology of the Lipetsk (Provincial) text of Russian literature, the priority in the selection and justification of which belongs to the philologists of the Lipetsk State Pedagogical University named after P.P. Semenov-Tyan-Shansky. In this paper, we have proposed to single out one more sign that marks the belonging of a work to provincial supertexts among the already known ones. This sign is the presence in the text of a work of such narrowly local linguistic features as dialectisms. An analysis of the language of the story from this point of view allows us to state that there are all types of dialectisms known to science (phonetic, derivational, morphological, lexical and semantic) in the language structure of the text and, performing various functions (nominative, characterological, culminative, aesthetic), they often play the role of key words, and stimulus words in the text artistic structure, while forming associations that are important in the ideological and artistic terms. This also helps to strengthen the emotional and evaluative perception of the text. The detailed analysis of dialectisms functioning in the story showed that, along with language units common to all South Russian dialects, there are narrow local dialectisms in the text that are characteristic of the dialect of the village of Karamyshevo in the Lipetsk region. Thanks to the use of dialectisms, the completeness and the truth of the artistic embodiment of reality are achieved, and a multidimensional artistic image of the small Motherland is created, whereas the most important features of the national character as well as the features of the Russian world view are shown. In fact, it can be argued with good reason that the linguistic community, manifested in the presence of local linguistic means, is one of the signs of the Provincial (Lipetsk) text of Russian literature. Proceeding from this, the story “Christmas tans” by Gennady Ryazantsev also has scientific value, along with undoubted artistic merits, since it contains the language units that are not recorded in the lexicographic publications available today.
Жиляков С.В.. ЛИРИЧЕСКИЙ ЖАНР «О ДЕТСТВЕ ГЕРОЯ»: МНЕМОНИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА И АТРИБУТЫ
В статье исследуется лирический жанр «о детстве героя». Необходимость обоснования его теоретической природы назрела давно, хотя бы по причине малой изученности. Второй, фактологической, причиной более пристального к нему внимания служит понимание того, что даже несмотря на отсутствие сколько-нибудь определенного места в жанровом тезаурусе, «о детстве героя» обладает всеми очевидными признаками жанра как отдельного и вместе с тем целостного высказывания, имеющего свое мироотношение, конкретную идейно-тематическую направленность, характерный для него хронотоп, субъектный способ организация лирической речи и проч. В ходе исследования на примерах стихотворений русской литературы выясняется, что появление изучаемого жанра генетически обязано стихотворному «воспоминанию», автобиографии, элегии, а также идиллии - литературным формам, объединенным мнемонической рефлексией и в разных формах и модификациях входящих в состав и принимающих участие в его строении. К внешним же обусловливающим возникновение жанра факторам следует отнести те социально-культурные и мировоззренческие изменения, сложившиеся в XVIII веке, которые послужили стимулом к обособлению мира детства в столь же самостоятельный феномен, как и иные сферы жизнедеятельности человека. Обозначенные условия существования и причины появления жанрового стихотворения «о детстве героя» способствовали возникновению некоторых отличительных и присущих только ему следующих признаков, наличие которых позволяет идентифицировать его. Во-первых, лирическая структура содержит мотивы вышеуказанных жанров, среди которых присутствие на постоянной основе имеет «воспоминание» и автобиография в силу специфики их фундаментального значения для ретроспективной рефлексии. Во-вторых, образная система и ее изобразительная ипостась выражается преимущественно вегетативными компонентами с характерными для них смыслами обновления, рождения и возникновения, что в свою очередь коррелируется с жанровой темой. Также нередко используется поэтикой стихотворения стихия света и ее дериваты, аллюзии на космогонические сюжеты, настраивающие воспринимающее сознание на соответствующую натальную установку. Кроме того, идиллическая обстановка, ностальгическое настроение лирического героя, организация согласованного с этим эмоциональным фоном хронотопа располагают к исполнению жанрового задания в позитивном ключе, а звуковые и синтаксические повторы выполняют задачу представления стремительно изменяющейся динамики рецепции мира детским сознанием, на имманентно-мнемоническом уровне словно имитируют поступательно-реверсивное движение ребенка в направлении появления на свет.
The article explores the lyrical genre "about the childhood of the hero". The need to substantiate its theoretical nature has been overdue for a long time, at least because of the little study. The second, factual, reason for paying closer attention to it is the understanding that even despite the absence of any definite place in the genre thesaurus, "about the childhood of the hero" has all the obvious signs of the genre as a separate and at the same time integral utterance, having its own attitude to the world, a specific ideological and thematic orientation characteristic of it chronotope, a subjective way of organizing lyrical speech, etc. In the course of the study, using the examples of poems of Russian literature, it turns out that the appearance of the genre under study is genetically due to the poetic "memory", autobiography, elegy, as well as idyll - literary forms united by mnemonic reflection and in various forms and modifications included in and participating in its structure. The external factors that determine the emergence of the genre should include those socio-cultural and ideological changes that developed in the XVIII century, which served as an incentive to isolate the world of childhood into an equally independent phenomenon, as well as other spheres of human activity. The indicated conditions of existence and the reasons for the appearance of the genre poem "about the childhood of the hero" contributed to the emergence of some distinctive and unique features of the following, the presence of which makes it possible to identify him. Firstly, the lyrical structure contains motifs of the above genres, among which the presence on a permanent basis has a "memory" and an autobiography due to the specifics of their fundamental importance for retrospective reflection. Secondly, the figurative system and its pictorial hypostasis are expressed mainly by vegetative components with their characteristic meanings of renewal, birth and emergence, which in turn correlates with the genre theme. Also, the poetics of the poem often uses the element of light and its derivatives, allusions to cosmogonic plots that tune the perceiving consciousness to the appropriate natal setting. In addition, the idyllic setting, the nostalgic mood of the lyrical hero, the organization of the chronotope coordinated with this emotional background have a positive attitude to the performance of the genre task, and sound and syntactic repetitions perform the task of representing the rapidly changing dynamics of the reception of the world by the child's consciousness, at the immanent-mnemonic level, as if imitating the progressive-reversible movement of the child in the direction of birth.
Иванюк Б.П.. ЕВРОПЕЙСКИЕ СТИХОТВОРНЫЕ ЖАНРЫ ПЕСЕННОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ: АБАД, АЛЬБА, БАЛЛАТА, БЕРЖЕРЕТТА, ВИЛЛАНЕЛЬ, ВИЛЬЯНСИКО, ВИРЕЛЭ, КАНТИЛЕНА, КАНЦОНА, ЛЕТРИЛЬЯ, ПАРФЕНИЙ, РОМАНС, СЕРЕНАДА, ТЕНСОНА (СЛОВАРНЫЙ ФОРМАТ)
Публикация объединяет ряд словарных статей, представляющих европейские жанровые формы песенного происхождения. В каждой статье дается определение жанра, излагается его история и распространение, определяется его тематический диапазон, характеризуется поэтика (композиция, метрика, строфика). Внимание уделено национальным модификациям жанра, его стилевым вариантам, а также фактам его скрещивания с другими жанровыми мотивами и формами. Привлекается широкий стихотворный материал европейского региона, включая отечественную поэзию.
The publication combines a number of dictionary entries representing European genre forms of song origin. Each article defines the genre, describes its history and distribution, defines its thematic range, and characterizes poetics (composition, metrics, stanzas). Attention is paid to the national modifications of the genre, its stylistic variants, as well as the facts of its crossing with other genre motifs and forms. A wide range of poetic material from the European region, including domestic poetry, is involved.
Коржова И.Н.. «ВИЛЫ» А. ИВАНОВА: МЕЖДУ ПУШКИНСКОЙ И ЕСЕНИНСКОЙ ТРАДИЦИЕЙ ОСМЫСЛЕНИЯ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА
В статье исследуется историко-публицистическая книга А. Иванова «Вилы». Показано, что принципы историзма, научности и объективности отчасти потеснены в ней логикой разворачивания художественных образов. Автор декларирует следование традициям Пушкина как автора «Истории Пугачева», но развивает и линию Есенина, создавшего свой миф о Пугачеве - крестьянском бунтовщике. Иванов предлагает отличное от предшественников понимание пугачевского бунта как войны за идентичность, поэтому в статье идет речь не столько о концептуальном сходстве авторов, сколько об общности подходов к историческому материалу. Так, Иванов, подобно Есенину, использует метод «двойного прочтения» событий, включая в исторический труд аллюзии на современность. Автор «Вил» предельно точен в описании этнического состава участников бунта, в характеристике уклада их жизни. В отличие от Есенина, увидевшего в пугачевщине прежде всего крестьянский бунт, Иванов подробно характеризует разные группы мятежников. Он описывает уклад и ценности яицких казаков, горнозаводских рабочих, инородцев и крестьян. При этом обоим писателям свойственно понимание привязанности к земле как фактора, ограничивающего крестьянский бунт. Оба акцентируют азиатское начало, связанное не только с составом участников, но и с природой бунта. Евразийство Иванова корреспондирует со скифством Есенина. Природа в «Вилах» и «Пугачеве» изображена мифопоэтически и принимает на себя роль соучастника или высшего судии происходящего. Усиливает иррациональность бунта обращение к приемам макарба, образам восставших мертвецов и судного дня. Иванов вводит в свою книгу трагического героя, борющегося с судьбой и ведомого ею. Но им оказывается не Пугачев, как это было у Есенина - в отношении вождя восстания автор стремится сохранить объективную дистанцию. Трагический герой Иванова - Салават Юлаев, образ которого спаян с народными преданиями. Наконец, Иванов прямо заимствует есенинскую интерпретацию образа Хлопуши. У обоих Хлопуша не гонец Рейнсдорпа, а подосланный губернатором убийца Пугачева, вставший на сторону мятежников.
The article examines A. Ivanov's historical and journalistic book "Pitchforks". It is shown that the principles of historicism, science and objectivity are partly displaced in it by the logic of unfolding artistic images. The author declares following the traditions of Pushkin as the author of the "History of Pugachev", but also develops the line of Yesenin, who created his own myth about a peasant rebel Pugachev. Ivanov offers a different understanding of the Pugachev rebellion as the war for identity from his predecessors, so the article is not so much about the conceptual similarity of the authors as about the commonality of approaches to historical material. So, Ivanov, like Yesenin, uses the method of "double reading" of events, including allusions to modernity in the historical work. The author of "Pitchfork" is extremely accurate in describing the ethnic composition of the participants of the riot, in describing their way of life. Unlike Yesenin, who saw first of all a peasant revolt in Pugachevshchina, Ivanov characterizes in detail different groups of rebels. He describes the way of life and values of the Yaitsky Cossacks, mining workers, foreigners and peasants. At the same time, both writers tend to understand attachment to the land as a factor limiting peasant revolt. Both emphasize the Asian origin, connected not only with the composition of the participants, but also with the nature of the riot. Ivanov's Eurasianism corresponds with Yesenin's Scythianism. Nature in "Pitchfork" and "Pugachev" is depicted mythopoetically and assumes the role of an accomplice or the supreme judge of what is happening. The irrationality of the rebellion is reinforced by the appeal to the makarba techniques, the images of the risen dead and the Day of Judgment. Ivanov introduces into his book a tragic hero struggling with fate and guided by it. But it turns out not to be Pugachev, as it was with Yesenin - in relation to the leader of the uprising, the author seeks to maintain an objective distance. The tragic hero of Ivanov is Salavat Yulaev, whose image is soldered with folk legends. Finally, Ivanov directly borrows Yesenin's interpretation of the image of Khlopush. For both of them, Khlopush is not a messenger of Reinsdorp, but a murderer of Pugachev sent by the governor, who sided with the rebels.
Меан О.В.. ДВА МИРА (ВОКРУГ КОНЦЕПЦИИ «ИТАЛЬЯНСКИХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ» В.В. РОЗАНОВА)
В статье выявляется и анализируется одна из ключевых составляющих концепции рассматриваемой книги - мысль о взаимопроникновении и теснейшем симбиозе языческих и христианских начал как самоочевидной характеристике итальянской цивилизационной (культурно-религиозной) реальности, включая современный фазис ее существования. Неотчуждаемая от творческого сознания В.В. Розанова коллизия язычества и христианства именно на итальянской почве обретает характер очевидности, сущего положения вещей, подтверждается массой фактов, непосредственно созерцаемых. А это, в свою очередь, дает стимул для иного впечатления - чуждости романо-католического мира миру славянскому и русской душе. Тем самым в книге намечается перспектива перехода Розанова из «неохристианского» в итоговый «консервативный» фазис своей творческой деятельности, что дополнительно свидетельствует об этапном характере данного «незнаменитого» произведения.
The article identifies and analyzes one of the key components of the concept of the book under consideration - the idea of the interpenetration and the closest symbiosis of pagan and Christian principles as a self-evident characteristic of the Italian civilizational (cultural and religious) reality, including the modern phase of its existence. Inseparable from the creative consciousness of V.V. Rozanov, the collision of paganism and Christianity precisely on Italian soil acquires the character of evidence, the actual state of things, is confirmed by a mass of facts directly contemplated. And this, in turn, gives an incentive for a different impression - the alienness of the Roman Catholic world to the Slavic world and the Russian soul. Thus, the book outlines the prospect of Rozanov's transition from the "neo-Christian" to the final "conservative" phase of his creative activity, which additionally testifies to the staged nature of this "unknown" work.
Юсупов Х.А., Саидов А.М., Рашидов А.А.. О ПОКАЗАТЕЛЯХ КАТЕГОРИИ ЧИСЛА В ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКЕ
Статья посвящена проблеме формирования и функционирования категории числа в лезгинском языке, а именно - спорной проблеме о принадлежности показателей множественности. Компонент множественности в лезгинском языке имеет автохтонное происхождение и не может быть заимствованием из тюркских языков. При этом надо еще иметь в виду, что лезгинский показатель множественности даже формально не совпадает с эквивалентом в тюркских языках. Ввиду того, что по этой проблеме существуют различные точки зрения, авторы на примере опубликованных исследований по теме и сравнении с тюркскими языками, опираясь на свои выводы, доказывают, что показатели множественности в лезгинском языке являются автохтонными и их не следует причислять к заимствованиям из тюркских языков.
The article is devoted to the problem of the formation and functioning of the number category in the Lezgian language, namely, the controversial problem of the belonging of multiplicity indicators. The plurality component in the Lezgian language has an autochthonous origin and cannot be a loan from the Turkic languages. At the same time, it should also be kept in mind that the Lezgian multiplicity index does not even formally coincide with the equivalent in the Turkic languages. Because there are different points of view on this problem, the author, using the example of published studies on the topic and comparison with the Turkic languages, based on his conclusions, proves that the multiplicity indicators in the Lezgian language are autochthonous and they should not be attributed to borrowings from the Turkic languages.
Руднева О.Н., Ситникова Г.В.. «ВОТ ИЗОБРАЖЕНИЕ СЕГО ОБЕТОВАННОГО КРАЯ»: КРЫМ ГЛАЗАМИ РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА КОНЦА XVIII ВЕКА (К 240-ЛЕТИЮ ПРИСОЕДИНЕНИЯ КРЫМА К РОССИИ)
Статья посвящена книге П.И. Сумарокова «Путешествие по Крыму и Бессарабии в 1799-м году; с историческим и топографическим описанием всех тех мест», изданной в 1800-м году в университетской типографии у Редигера и Клаудия. В год 240-летия присоединения Крыма к России эта работа русского литератора из рода Сумароковых, члена российской академии наук, губернатора Витебской (1807-1812) и Новгородской (1812-1815) губерний представляет несомненный интерес. П.И. Сумароков посещал Крым с целью оценки возможных перспектив развития нового южного региона России. Во время поездки писатель делал заметки исторического, экономического, этнографического характера, знакомился с миром экзотической природы, постигал непривычный для русского человека уклад жизни и языки многонационального Крыма. Книга, первоначально напоминающая «сентиментальное путешествие», в дальнейшем включает в себя выводы, достаточно убедительно объясняющие, для чего был необходим России этот «обетованной край» и что государство делало для его благоустройства и развития.
The article studies P.I. Sumarokov's book "Travelling through Crimea and Bessarabia in 1799; historical and topographical description of those places", published in 1800 in the university Rediger and Claudius printing house. In the year of the 240th anniversary of incorporating Crimea into Russia, this work by a Russian man of letter from the Sumarokov family, member of the Russian Academy of Sciences, governor of Vitebsk (1807-1812) and Novgorod (1812-1815) provinces is of undoubted interest. P.I. Sumarokov visited Crimea to assess the possible prospects of development in the new southern region of Russia. During the trip the writer made historical, economic and ethnographic notes, got acquainted with the world of exotic nature, comprehended the way of life and languages of the multinational Crimea, which were unfamiliar to Russian people. The book, initially resembling a "sentimental journey", later includes conclusions that convincingly explain why Russia needed this "promised land" and what the state did to equip and develop it.
Потехина П.С., Селеменева О.А.. МИФОТОПОНИМИЯ И.А. БУНИНА-ХУДОЖНИКА
В статье поднимается вопрос состава и функций мифотопонимов в художественном наследии И.А. Бунина. Актуальность темы обусловлена , с одной стороны , пристальным вниманием ученых к топонимии бунинских текстов , с другой - анализом исключительно двух групп топонимов : реальных и литературных. В качестве третьей группы единиц , вербализующих индивидуально-авторскую картину мира , в статье рассматриваются мифотопонимы. Сближаясь с литературными топонимами признаком отсутствия референта в реальной действительности , они не являются принадлежностью исключительно индивидуально-авторской картины мира Бунина и отсылают к текстам этнических мифов , философско-религиозных учений иудаизма , христианства , ислама , восточнославянского фольклора. Установлено , что в прозе и поэзии писатель использует разные по семантике и структуре группы мифотопонимов. По семантике выделены мифомакротопонимы , мифохоронимы , мифоинсулонимы , мифоойконимы , мифооронимы , мифопетронимы , мифодримонимы , мифогидронимы , а по структуре - простые и составные мифотопонимы. Выделенные единицы упорядочиваются в единую систему на базе отношений контекстуальной синонимии и антонимии. В качестве продуктивного способа образования мифотопонимов в художественных текстах Бунина отмечен регулярный переход апеллятивов в имена собственные ; зафиксированы случаи межвидовой трансонимизации мифотопонимов. Авторы приходят к выводу , что выделенные в художественной картине мира писателя мифотопонимы участвуют в построении пространственно-временного континуума, конструировании художественных образов-локусов ; создании характера персонажа ; отсылают к известным мифологическим или религиозно-философским сюжетам ; репрезентируют ключевые бинарные оппозиции.
The article raises the question of the composition and functions of mythological toponyms in I.A. Bunin′s artistic heritage. The relevance of the topic is due , on the one hand , to the close attention of scientists to the toponymy of Bunin′s texts , on the other hand , to the analysis of exclusively two groups of toponyms : real and literary. In the article , we consider mythological toponyms as the third group of units that verbalize the individual author′s toponymic picture of the world. Mythological toponyms are close to literary toponyms due to the absence of a referent in real life , but at the same time , mythotoponyms do not belong exclusively to Bunin′s individual author′s picture of the world , as they refer to texts of ethnic myths , philosophical and religious teachings of Judaism , Christianity , Islam and East Slavic folklore It is established that in prose and poetry, the writer uses groups of mythological toponyms that differ in semantics and structure. According to the semantics , we have identified mythological insulonyms , oikonyms , oronyms , petronyms , dreamonyms , hydronyms and according to structure - simple and composite mythological toponyms. All mythological toponyms are ordered into a single system based on the relations of contextual synonymy and antonymy. In the analyzed literary texts , the regular transition of appellatives into mythological toponyms is noted as a productive way of formation of mythotoponyms ; and the examples of interspecific transonymization of mythological toponyms are also recorded. The authors come to the conclusion that the mythological names highlighted in Bunin′s artistic picture of the world participate in the construction of a space-time continuum, the construction of artistic images-loci ; the creation of the characters of heroes ; refer to the well-known mythological or religious-philosophical plots ; represent the key binary oppositions.
Попова Ю.С., Сулемина О.В., Скуридина С.А.. Христианские аллюзии в РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ (НА ПРИМЕРЕ «РОЖДЕСТВЕНСКОГО РАССКАЗА»)
Данная статья посвящена анализу рассказа Антона Павловича Чехова «Страх» в контексте отсылок к христианской традиции. Сам автор назвал свой рассказ «рождественским», что вызывает у исследователей закономерные вопросы. Комплекс характеристик, значимых для «рождественской словесности», мало применим к этому тексту. Исследователи сходятся во мнении, что в отнесении рассказа к данной категории определяющим был мотив страха. Несомненно, это справедливо и неоднократно доказано. Однако мы считаем, что, наряду со страшным (которое ближе к «святочному» тексту), в рассказе встречается множество христианских аллюзий, создающих особую атмосферу, характерную для Рождества и связанного с ним культурного поля. Это христианская мифология (в именах, числах), мотивы мученичества, терпения, милости, покаяния, вера и ее отсутствие. Мы не видим в рассказе рождественского чуда, но ощущаем его призрачную возможность. Страх перед бессмысленностью жизни, сопровождающий главного героя и передающийся рассказчику, противопоставлен смирению Гаврилы Северова. Здесь скрыто сравниваются вера и рационалистический «научный» взгляд на жизнь. Оказывается, что человек, опустившийся и потерявший уважение в обществе, осознает себя частью мира и видит в своих страданиях волю Бога, которому готов ответить за свои грехи. А представители дворянской молодежи, за которыми будущее, не понимают смысла не только своей жизни, но и всего, что происходит в мире. Показателен пример Силина с букашкой, с которой он себя сравнивает. Герой боится всего мира и самого себя, не ощущает своей значимости и возможности что-либо изменить. Однако страх героя - это не только отрицательное начало. С нашей точки зрения, это показатель его своеобразного пробуждения от правильности «кажущегося» общества. Он понимает, что живет неправильно (хотя внешне он успешен), но не видит другого пути для своей души. А Гаврила Северов, внешне потерявший уважение общества, принимает свой путь и спокойно следует ему, осознавая перспективу отвечать перед Богом.
This article is devoted to the analysis of A.P. Chekhov's short story "Fear" in the context of references to the Christian tradition. The author himself called his story "Christmas", which raises legitimate questions for the researchers. The complex of characteristics significant for the "Christmas literature" is of little use to this text. Researchers agree that the motive of fear was the determining factor in assigning the story to this category. Undoubted, this is true and has been proven repeatedly. However we believe that along with the fear (which is closer to the "Yuletide" text), there are many Christian allusions in the story that create a special atmosphere characteristic of Christmas and the cultural field associated with it. These are Christian mythology (in names, numbers), the motives of martyrdom, patience, mercy, repentance, faith and its absence. We do not see a Christmas miracle in the story, but we feel its ghostly possibility. The fear of the meaninglessness of life, accompanying the main character and transmitted to the narrator, is contrasted with the humility of Gavrila Severov. Here faith and a rationalistic "scientific" view of life are secretly compared. It turns out that a person who has fallen and lost respect in society realizes that he is part of the world and sees in his suffering the will of God, to whom he is ready to answer for his sins. And the representatives of the noble youth, who have the future, do not understand the meaning not only of their lives, but also of everything that happens in the world. The example of Silin and a bug, with which he compares himself, is indicative. The hero is afraid of the whole world and himself, does not feel his importance and the ability to change anything. However, the fear of the hero is not only a negative beginning. From our point of view, this is an indicator of his peculiar awakening from the correctness of the «seeming» society. He understands that he is living incorrectly (although outwardly he is successful), but he does not see another way for his soul. And Gavrila Severov, who has outwardly lost the respect of society, accepts his path and calmly follows it, realizing the prospect of answering to God.
Хабибуллина А.З.. ЭЛЕГИЧЕСКИЙ МОДУС ХУДОЖЕСТВЕННОСТИ И РОМАНС КАК КАТЕГОРИИ СОПОСТАВИТЕЛЬНОЙ ПОЭТИКИ РУССКОЙ И ТАТАРСКОЙ ЛИТЕРАТУР
Статья посвящена малоизученной и дискуссионной теме, связанной с жанровой модальностью, а именно, элегизацией литературного романса в русской и татарской поэзии. Установлено, что литературный романс занял видное место в жанровой системе русской лирики XIX - начала XX вв. Проблемизирует ситуацию тот факт, что ни элегия, ни романс как лирические формы долгое время не входили в жанровый состав татарской поэзии, оставаясь модусом художественности суфийской литературы. Однако если элегический жанр в творчестве татарских авторов возник в 60-е годы XX века как результат трансгрессии русской элегии, то первые образцы литературного романса появляются раньше - в 20-30-е годы (Г. Рахим, М. Джалиль). При этом поэтика и содержание романсовых произведений этого времени сближаются с песней, имеющей глубокие традиции в национальной литературе, как, например, в случае романса М. Джалиля «Син дулкыннар тавышын тыңладыңмы» («Ты слушала ли голос волн», 1930). Фактическим материалом сопоставительного исследования стала романсовая лирика И. Анненского и татарских поэтов второй половины XX века - Р. Ахметзянова и М. Галиева. В статье предпринят диахронный аспект компаративного исследования, в основе которого - общность модернисткой тенденции в литературах. Нами установлено, что мелодическое начало в романсах И. Анненского создается с помощью ассонансов, эпифоры, рефренов, которые способствуют преобладанию в них строфического единства над синтаксическим. Особое место в его поэзии имеет уникальная «суггестивная образность», которая вместе с тем не элегична по природе («Осенний романс», «Зимний романс», «Романс без музыки»). Напротив, романсы татарских авторов характеризует полижанровость и полидискурсивность. Так, элегический модус художественности в романсе Р. Ахметзянова «Под вечер, когда удлиняются тени» по-своему проявился в мотиве воспоминания о прошлом, в субъектно-объектной структуре, а также в построении диалога с ней («ты»), который коррелирует с поэтикой элегии.
The article examines a poorly studied and controversial topic related to the genre modality, i.e., the elegization of literary romance in Russian and Tatar poetry. It is stated that literary romance has taken a prominent place in the system of Russian lyrics of the XIX - early XX century. The circumstance is complicated by the fact that neither elegy nor romance as lyrical forms have long been included in the genre composition of Tatar poetry, remaining a mode of artistic expression in Sufi literature. However, if the elegiac genre in the works of Tatar writers emerged in the 60s of the XX century as a result of the transgression of Russian elegy, then the first examples of literary romance appeared earlier: in the 20s and 30s (G. Rakhim, M. Jalil). Meanwhile, the poetics and content of the romances of this time converge with a song that has deep roots in national literature, such as in the case of M. Jalil's romance "Sin dulkynnar tavyshyn tynladynmy" ("Did you listen to the voice of the waves", 1930). The actual material of the comparative study was the romance lyrics of I. Annensky and the Tatar poets of the second half of the XX century, R. Akhmetzyanov and M. Galiev. The article undertakes a diachronic aspect of comparative research based on the similarity of the modernist trend in literature. We stated that the melodic beginning in I. Annensky's romances is created with the help of assonance, epiphora, refrain, which contribute to the predominance of strophic unity over syntactic in them. A special place in his poetry is taken by a unique "suggestive imagery", which at the same time is not elegiac in nature ("Autumn romance", "Winter romance,", "Romance without music"). On the contrary, the romances of Tatar authors are characterized by multiple genres and multiple discourses. Thus, the elegiac mode of artistry in R. Akhmetzyanova's romance "In the evening, when the shadows lengthen" manifested itself in its own way in the motive of remembering the past, in the subject-object structure, as well as in building a dialogue with her ("you"), which correlates with the poetics of elegy.
Шипилова Т.Е.. ОБРАЗ РЕБЕНКА И КАТЕГОРИЯ ДЕТСКОСТИ В РОМАНАХ ЭНН БРОНТЕ
В статье рассматривается образ ребенка в двух романах Энн Бронте с опорой на биографический и историко-типологический методы с учетом компаративистского анализа. Темы детства и детскости разрабатывались Энн Бронте с опорой на личный опыт, претерпевая глубокое художественное переосмысление для обозначения четкой авторской позиции и решения собственных эстетических задач. Рассматривая образ ребенка и категорию детскости в обоих романах, можно прийти к выводу, что мотив детства разрабатывается автором всегда глубоко, но выполняет разные функции. В первом романе «Агнес Грей» писательница решает отобразить сложности воспитания детей английской аристократии и буржуазии, выбирая для этого дидактический формат противопоставления ребенка положительного и избалованного. Религиозный взгляд на социальную проблематику романа обеспечивает, с одной стороны, назидательность, с другой - глубокий психологический контекст, обеспечивающий широкую разработку темы. Во втором романе «Незнакомка из Уалдфелл-Холла» детские образы и герои, наделенные детскими чертами, выполняют вспомогательную функцию характеристики главной героини, но также создают контрастный рисунок по сравнению с изображением ребенка в первом романе.
The article examines the image of a child in two novels by Anne Brontë based on biographical and historical-typological methods, taking into account comparative analysis. The themes of childhood and childishness were developed by Anne Brontë based on personal experience, undergoing a deep art rethinking to indicate a clear author's position and solve her own aesthetic tasks. Considering the image of a child and the category of childishness in both novels, we can come to the conclusion that the motive of childhood is always developed by the author deeply, but it performs different functions. In her first novel, "Agnes Grey", the writer decides to display the difficulties of raising children of the English aristocracy and the bourgeoisie, choosing for this a didactic format of opposing a positive and spoiled child. On the one hand, the religious view on the social problems of the novel provides edification, on the other hand, deep psychological context that provides broad development of the subject. In the second novel, "The Tenant of Wildfell Hall", the children and characters, endowed with childish features, perform an auxiliary function of portraying the main character, but also create a contrasting pattern compared to the depiction of a child in the first novel.